Человек тяжко спрыгнул с коня, которого почти всю дорогу пришлось вести в поводу, а кое-где и нести на плечах: дорога на вершину непосильна для лошади. Непосильна она и для человека, но не для всякого. Человек, сумевший достичь вершины, подошел к краю и замер в покойной позе, засунув гудящие руки за пояс. Отсюда очень далеко видно, Ёйуглун самая высокая гора в этом хребте, первом встающем из тайги хребте огромной горной страны, Головы Мира.
- Я стою на плече Мира. - подумал вслух человек, рассматривая тающие в метельной дымке пологие горы на другой стороне долины.
Вернувшись к напуганному, но старающемуся не выказать недостойного чувства коню, человек шлепнул его по шее и протянул ладонь под самые губы. Конь облегченно зажмурился и схрумкал что-то маленькое, но, судя по всему, очень вкусное - когда он снова открыл глаза, его уши уже не прижимались, и глаза не косили. Человек тем временем развязал суму и достал несколько перекрученных сучьев. Видимо, он был силен: толстый кедр ломался в его руках, словно хрупкий стланик. Разведя костер, человек расстелил у костра кошму с одной стороны, а лисью шкуру с противоположной, и достал из другой сумы треногу с котелком, из которого виднелся узелок: судя по всему, он намеревался приготовить чай.
Через некоторое время чай был готов - в жирном верблюжьем молоке расходился ароматный улун и редкая розовая соль из далекой страны Соо Тян. Человек стряхнул с рук остатки действий и сложил их перед животом, отрешенно замерев.
Ветер стих. В неожиданной тишине всхрапнул конь - сначала вопросительно, и тут же, без паузы, яростно. Но действовать без воли хозяина не решился, и только нервно переступил, разбрасывая мелкие камешки. Человек встал, и ему сразу бросился в глаза волк, стоящий на пустом склоне в сотне шагов ниже вершины.
Человек поклонился волку, и приглашающе попятился к костру, обеими руками указывая на лисью шкуру, расстеленную у огня. Волк постоял еще немного и исчез, а в паре десятков шагов от костра появилась старуха. Человек опешил, но продолжил приглашать ее к огню сконенной головой и протянутыми к гостье ладонями. Старуха, гримасничая, сделала несколько коротеньких шажков и оказалась у огня. Худая и крохотная, не выше мальчика, она казалась высохшим в пустыне трупом, который не нашли ни птицы, ни звери. Даже непрерывно двигающееся лицо казалось мертвым: только глаза, словно вобравшие в себя всю яркость пламени, походили на два алмаза, сверкающих посреди червивой каши.
- Великая Мать, я предлагаю тебе угоститься чаем.
Старуха расхохоталась, перебирая темно-коричневыми пальцами, на каждом из которых сверкал камень в массивном кольце.
- Я такая же "мать", как ты. - засмеялась старуха, и неуловимо перетекла в тело юной девушки с пунцовыми щеками, ребенка, грозного воина - да таким свирепого, что рука человека сама собой стиснула рукоять кинжала, и вновь стала старухой в грязном багряном рубище.
- Как твое имя? - едва удерживая голос ровным, спросил воин.
- Тенри освободил меня от имен, Темуджин, еще до рождения твоего отца.
- Ты знала моего отца?
- Хорошо, что ты сделал чай, давай попробуем его.
Старуха протянула человеку невесть откуда взявшуюся в ее руках чашу, белую и тонкую, как первый лед на реке. Человек почтительно принял ее невесомую скорлупу грубой ладонью и наполнил кипящим чаем, с поклоном возвращая чашу гостье. Старуха схватила чашу, и подняла ее выше головы, восторженно глядя, как тает в морозном воздухе ароматный пар. Затем, расплескав парящую жидкость во все стороны, старуха открыла беззубый рот и уронила в него несколько оставшихся капель. Удовлетворенно утеревшись рукавом своего багрового рубища, старуха тихонько рыгнула и вперила свои отражающие костер глаза в человека. Тот, хоть и был самым храбрым воином в мире, с пронзительным неудовольствием ощутил, как мясо покидает его разлетающиеся во тьму кости, кровь стремительно впитывается в скалу, а на месте его тела остается лишь колеблемый дрожанием воздуха парок, и этот парок можно сдуть безо всяких усилий; и это неудовольствие от внезапно наступившей полной беспомощности было очень, очень близко к страху. Человек сделал то, что обратно усилию, и сумел остаться спокойным. Незаметно тело вернулось, человек напряг и расслабил мышцы спины - да, тело снова в его распоряжении. Подавив новую вспышку, теперь уже радости, человек внезапно понял - радость и страх одно и то же. Нет никакого смысла потакать им, когда можно сохранять покой - он и страх, и радость, и... И много чего еще - заметил человек. Да. Над этим надо подумать.
- Ты сделал хороший чай. - прошамкала старуха, подымаясь. - Вот. Возми то, за чем пришел.
Так же ниоткуда, как и чаша, в руках старухи появилась овальная дощечка, черная от жира и грязи. На ее поверхности змеился беспорядочный узор из неглубоких ямок, напоминающий конские следы у водопоя. Человек принял досочку обеими руками, и его руки просели от неожиданной тяжести маленькой вещицы. Старуха вновь засмеялась, сводя и разводя руки с быстро шевелящимися пальцами.
- Тяжело, глупый мальчишка? Не урони, а то ёнхо подшутят над тобой! - насмешливо прикрикнула старуха. - Им не нравится, когда Дом ёнхо валяют по земле, даже по такой!
Воин побагровел - никто не смеет... Но и это тоже глупость. Покой. Разницы нет - Мир, я. Сила в моих ладонях. Покой.
- Покажи. - воин повернулся к старухе, напряженно глядя в ее безмятежно переливающиеся костром глаза.
- Тебе придется накормить их до заката. Каждого. Иначе их не развеет с наступлением ночи, и они останутся здесь. Ты сможешь?
- Да.
- Смотри.
Воин не успел заметить, как вновь оказался стоящим на краю кручи. Реки больше не было - теперь долину от края до края наполняла масса воинов, неподвижно восседающих на перетаптывающихся неспокойных конях. Под серым рассветным небом тускло блестело оружие и нарядные сбруи, среди рядов конницы чуть более яркими пятнами выделялись предводители сотен и тысяч.
- Да... - выдохнул воин, жадно обводя глазами войско духов. Все сбылось. Теперь ни возврата, ни отклонений быть не может. Теперь он точно знает все, его Путь лежит перед ним прямой, как стрела, и воля Неизреченного будет исполнена - до жалкой песчинки из последнего кирпича последнего города, до последней капли крови, которую он выльет к его ногам, разорвав горло миру, переставшему походить на Мир. - Да.
Воин снова оказался сидящим у костра напротив старухи. До обрыва было несколько десятков шагов, но воин знал - конники никуда не пропали, они так же стоят и ждут. Ждут его воли.
- Как я смогу вернуть их... туда, откуда они пришли?
- Приходи сюда, и вложи Дом ёнхо мне в руки.
- Как я найду тебя?
- Я буду здесь.
Воин проглотил вертевшийся на языке вопрос, и кивнул - с людьми Той Стороны всегда так. С самого Оол Хона, где он собственноручно отковал свою душу - прямой меч Домголдо, люди Той Стороны ни разу не обманули его, хотя обещали порой такое, чего без смеха не станут слушать даже дети в полколеса ростом. Однако все выходит по их словам. Их слова не расходятся с делом, они верно служат Неизреченному. А теперь послужит и он.
Воин выпрямился, благоговейно протягивая в сторону восхода дощечку, ставшую невесомой.
- Я Темуджин. Я беру Твою силу, чтобы исполнить Твою волю.
~
~
Беркем аль Атоми.lhttp://zhurnal.lib.ru/b/berkem_a_a/berya.shtml